— Молчать! Оба!

Казалось, что на следующую минуту время в зале остановилось: мистер Грин застыл с тарелкой в руке, Генри, приготовившийся принять удар семейного фарфора, прикрыл лицо руками, и даже огонь, доселе ярко полыхавший в камине, как будто сжался в страхе, втянув в себя жгучие языки.

— Генри, присядь, — наконец сказала миссис Грин, и Генри немедля послушался. — Ты тоже, Маркус. Можешь сесть.

Мистер Грин, всё ещё пребывающий в оцепенении, не сразу последовал примеру сына, и, только когда жена повторила своё разрешение, опустился на стул.

Выждав ещё немного, пока с лица мужа сойдёт багровая краска и все успокоятся, миссис Грин заговорила холодно и отчётливо:

— Генри, наконец наступил тот день, когда мы с твоим отцом можем сказать, к чему так долго тебя готовили.

— Скорее заставляли, — еле слышно пробурчал сын.

— На протяжении многих лет мы передавали тебе знания, которые безусловно сыграют свою роль в твоих будущих злодеяниях. Ни слова! — быстро скомандовала миссис Грин, видя, как сын уже раскрыл рот, чтобы возразить. — Эти знания очень ценный груз для тебя, в первую очередь потому, что тебе крупно повезло родиться в семье потомственных злодеев и не пришлось всё постигать самому, как это делают злодеи-самоучки. Но, к сожалению, мы не способны в полной мере подготовить тебя к трудностям, с которыми ты можешь столкнуться нос к носу, не способны дать тебе больше, чем имеем. И поэтому через месяц тебе предстоит отправиться в Селтфосс и проходить дальнейшее обучение там.

— Куда мне предстоит отправиться? — переспросил Генри.

— В Селтфосс, — невозмутимо повторила мать. — Это университет для злодеев. Один из лучших в мире. И лучший в Европе.

— Для злодеев? Почему-то раньше вы мне не говорили, что такие существуют.

— Между прочим, в Селтфоссе учился твой дед, — вставил мистер Грин ни к селу, ни к городу.

— Существуют. Просто мы считали, что до сих пор тебе не следовало этого знать. Лишний скандал нам был ни к чему, понимаешь?

Генри чувствовал, как внутри у него вновь зарождается неистовый ураган, желающий вырваться на свободу всплеском буйных эмоций. Но пронзительный взгляд матери не позволял ему этого сделать.

— Я никуда не поеду, — процедил он сквозь зубы.

— Не тебе это решать! — не выдержал мистер Грин.

— Маркус, держи себя в руках. Не забывай, тебе вредно много нервничать. Я удивляюсь, как на тебя ещё не нашёл приступ мигрени?

— Она уже со мной, — ответил муж. — Чувствую, как голова раскалывается всё сильнее. Но сейчас это не важно, мы собрались обсуждать тут не мою мигрень. Могу и потерпеть.

— Итак, Генри, твой отец прав: у тебя нет выбора. Через месяц ты отправишься в Селтфосс. Всё, что необходимо — форменный плащ и новый коммуникатор, мы тебе уже купили. Твоё дело — собрать личные вещи.

Вынесенный матерью вердикт казался Генри окончательным и бесповоротным. Неужели ничего нельзя изменить? Неужели нет никакой лазейки? Парень уже готов был смириться со своей будущей участью, как вдруг его осенила блестящая и, по его мнению, спасительная мысль.

— А как же вступительные экзамены? Я их нарочно завалю и тогда меня не примут. Ха!

— Мне нравится твоя находчивость, Генри. Однако, Селтфосс — это не какой-то там университет для свежезавербованных сторонников зла. Селтфосс — университет исключительно для потомственных злодеев и прислужников, чья верность тёмной стороне проверена поколениями. Это университет для элит, и ты туда зачислен ещё с самого рождения. Тебе не придётся ничего сдавать.

Генри совсем поник. Он больше не знал, что возразить, как выпутаться из навязанного положения дел.

— Я ненавижу вас, — тихо произнёс парень, переведя взгляд к себе в тарелку и сжав кулаки. — Всегда всё за меня решали и не оставляли права выбора. Лучше бы этот дом вместе с вами провалился в преисподнюю.

— Если тебе станет легче: ты не увидишь его и нас до следующего лета, — сказала мать.

— Чтобы потом провести его взаперти, как, впрочем, и последние два года? Без права выйти?

— В том, что последние два года мы запрещаем тебе покидать пределы нашего особняка, только твоя вина, — сказал отец, указав на зелёную шевелюру сына, состоящую целиком из листьев. — Если бы не твои выкрутасы…

— А зимой? К зиме листья опадают, да и вообще я мог ходить в шапке. Никто ничего не заподозрил бы.

— Люди и так подозревают нас в нечистых делах, уж я слышал, что про нас поговаривают горожане. И с каждым годом их подозрения усиливаются. Порой я подумываю: не пора ли нам переезжать на новое место?

— А если люди вдруг узнают кто ты… — подхватила мысли мужа миссис Грин. — Если увидят твой облик, тогда нас точно раскроют. Поэтому мы решили не рисковать и посчитали, что так будет лучше и для нас, и для тебя.

— Да вы ни черта на знаете, что лучше для меня! Ни черта! — выкрикнул Генри и, выйдя из-за стола, на этот раз твёрдо направился к выходу из зала.

— Стой! — окликнул его отец, но было поздно: дверь громко хлопнула, дав понять мистеру Грину, что сын более не намерен продолжать разговор.

— Нет, ну по-твоему, это нормально, Жавотта? Мы столько для него сделали, столько приложили усилий, а он ещё чем-то недоволен. Порой мне кажется, что он вовсе не мой сын.

— Маркус, не говори ерунды, — ответила супруга. — Просто он в своё время насмотрелся телевизора и решил, что может обрести сверхспособности, как у героев.

— Чёртово телевидение… Мы ему тысячу раз повторяли, что для злодея это невозможно. Только человек с чистой душой, человек готовый служить добру и бороться против зла способен получить сверхспособности. А он…

— Это была всего лишь навязчивая идея. И к тому же, за эти два года не произошло ни одного несчастного случая.

— Да, хоть это радует, — облегчённо выдохнул мистер Грин. — Но его поведение осталось таким же. И я боюсь, если нашу маленькую тайну узнает кто-то из других злодеев… Ты понимаешь, что с нами будет, Жавотта?

— Думаю, тебе не стоит слишком сильно беспокоиться. Селтфосс его исправит, вот увидишь. Но если хочешь, я могу завтра поговорить с ним ещё раз, — поспешила сказать миссис Грин. — И мне кажется, Генри сам никому не захочет рассказывать о своём прошлом.

— И всё-таки поговори с ним. К тому же, к тебе он, что ли, более склонен прислушиваться, — настоял муж и даже слегка улыбнулся.

Вдруг напольные часы у камина стали громко отбивать